Их в нашем городе сотни – до срока поседевших женщин, которым выпало самое большое человеческое горе – хоронить своих сыновей. Нина Николаевна Трусова, мать солдата, кавалера ордена Мужества, одна из них.

Мой Поручик

Когда на встречах школьники спрашивают об Андрее, я всегда отвечаю, что он был обыкновенным. Не самым прилежным учеником, не самым сильным, не самым ловким. Но, думаю, мы с мужем Николаем Александровичем все же воспитали хорошего сына: приучили его к труду и уважительному отношению к тем, кто трудится. Его не нужно было дважды просить принести воду, вскопать огород, полить грядки.  

Знаете, дети иногда бывают жестокими, по нашей фамилии кличку сыну могли бы еще в первом классе «припечатать». Но за годы его учебы в школе № 30 я ни разу не слышала обидного оклика. Наоборот, Андрея любили младшие и уважали старшие ребята. У нас всегда был полный двор мальчишек — не только его товарищей, но и друзей младшего сына, Жени.

После девятого класса Андрей подал документы на специальность «Пчеловод-водитель». Признался, что пошел «за компанию» с одноклас­сниками.

Но учился с интересом. Его даже поощрили путевкой в Анапу, где целый месяц ребята из нескольких профильных училищ России убирали виноград, купались в море, загорали, объедались фруктами.

Сокурсники называли Андрея Поручиком. Так и не поняла, почему. Может, за постоянную опрятность в одежде, может, за усики, которые ему очень шли. Когда через год я ездила к нему в часть, то услышала, что и сослуживцы называют его Поручиком... 

«Я вернусь, мама!»

В военкомат осенью 1994 года пошел по первой же повестке. Обрадовался, что попал в пограничные войска. Говорил, что это почетно и ответственно.

«Учебку» проходил в Калининградской области, потом ждал «настоящей службы» в резервной части. В это время почти сразу в Чечню призвали его двоюродного брата, и Андрей в письмах возмущался: «Это несправедливо: я столько месяцев жду, а Сергей уже там». Я послала сыну маленькую иконку Николая Угодника и поясок с молитвой «Живый в помощи».

Только перед Новым 1996 годом настроение в письмах изменилось, а в начале января мы получили несколько весточек уже с Северного Кавказа. Сын описывал красоту гор, шутя рассказывал о бытовых условиях, в начале февраля сообщил и радостную новость: соорудили баньку и впервые за полтора месяца помылись. Во всех весточках из Чечни, как заклинание: «Мама не волнуйся, я вернусь!».

А телевизор в эти дни показывал картинки одну страшнее другой. На второй день Рождества, 8 января, банда Радуева напала на больницу в Кизляре и увезла с собой 165 заложников. Через несколько дней в Грозном захватили 30 русских инженеров-энергетиков, в начале февраля – двух православных священников. Торговля людьми стала здесь доходным бизнесом всего населения. 

Хождение по мукам

Страшную телеграмму мы получили 17 февраля. В ней сообщалось, что наш сын «сержант Андрей Трусов самовольно покинул расположение части». Такие же телеграммы получили еще три семьи его сослуживцев, которые в ночь на 13-е несли караул на контрольно-регистрационном пункте между Ингушетией и Чечней.

Последующие дни и месяцы были похожи на страшный сон. Мы обивали пороги военкомата, звонили в Назрань и Владикавказ, писали губернатору, секретарю Сов­беза Александру Лебедю, генералам Рохлину и Шаманову: «Помогите разыскать в Чечне сына, он не может быть дезертиром, не так воспитан». Никакого ясного ответа. 

Я рвалась сама поехать на поиски, но семья – муж, сын, две бабушки – встала стеной. Их поддержал племянник: «Тетя Нина, и Андрея не найдете, и сами пропадете. Я был там – вам этого видеть не нужно».

В этой адской неизвестности мы прожили до осени, а потом пришло письмо от Любови Васильевны Родионовой, и мы с мужем выехали в Ростов.

Люба Родионова

Там и познакомились с этой удивительной женщиной, мамой Жени, чье имя стало известно всей России. Это он стоял в ту ночь на посту рядом с Андреем, Игорем Яковлевым из Липецка и Сашей Железновым из Нижегородской области. Люба не стала вести переписку с генералами, а собрала по знакомым денег и сама отправилась искать своего единственного сына. За девять месяцев исходила Чечню вдоль и поперек, прошла все круги ада. В бандитских селах ее забрасывали камнями и палками, держали в плену, били ногами – у нее поврежден позвоночник и отбиты почки. А в кабинетах военных чиновников ее оскорб­ляли, кормили обещаниями и разводили руками: «Хотите – ищите сами».

Это с ее слов мы знаем, что, отправив в ночной караул четверых необстрелянных мальчиков, командиры совершенно не позаботились об их безопасности. Временный этот пост представлял собой будку на развилке дорог в чистом поле, в ней не было ни света, ни связи. Не было даже шлагбаума. Ночью дежурные остановили для проверки документов «газель», из нее вышли несколько бандитов и без выстрелов пленили ребят. На снегу остались следы борьбы, чужой обуви, кровь. За большие деньги Люба узнала также подробности о ста днях плена наших сыновей. Их держали в грязном подвале, морили голодом, пытали на дыбе, заставляли принять ислам и стать членами банды. Женю Родионова принуждали снять нательный крестик, но он этого не сделал. Тогда душегубы его обезглавили, а остальных пристрелили и бросили тела в воронку от снаряда. Это случилось 23 мая, в день Вознесения Господня...

Только в октябре Люба вышла на человека, который за большие деньги показал место казни. Она продала свою квартиру, организовала вывоз останков в Ростов. За две недели, что длилось лабораторное опознание, мы много говорили. Рассказывали о сыновьях, плакали, признавались друг другу, что не ждали от сыновей такой силы духа – каждая считала, что ее сын еще ребенок. А они оказались настоящими мужчинами. Не предали ни свои семьи, ни страну, ни свою православную веру. Нет слов выразить, как больно. Но не стыдно.

Жизнь продолжается. У Андрея растет племянник Тимур, который много знает о своем дяде. До армии сын встречался с хорошей девушкой, собирались после службы пожениться. Она долго еще хранила верность его памяти. Теперь замужем, растит двух девочек. Они могли быть моими внучками...